Я всегда искренне завидую людям, которые пролетают надо мной. Все равно, какое их сопровождает небо, как это- идеально-прекрасное, или грозовое-мрачное. Видимо, я до сих пор маленькая, раз многое не понимаю в жизни, раз я не думаю о том, что там наверху, у них у каждого своя история. И у кого-то счастье, а кто-то все бы отдал, чтобы быть там, где я. В независимости от  цвета неба. Обстоятельства иногда куда сложнее делают то, что намного проще и чище. 
На улице чай не Франция, и Бродский, как всегда прав. (с) 

В детстве я очень любила писать письма. И получать тоже. Каждый месяц, а иногда, если повезет, даже два раза в месяц, я ждала долгожданного конверта, чтобы развернуть, прочитать, сразу же написать ответ, не забыв про все вопросы, и отлоить его в отдельную папку. Я очень помню, как скучала по дому. По своим друзьям, а больше всего по подруге. Лучшей лучшей. Как приезжала, а она встречала меня у подъезда, и мы шли покупали мороженое, прекрасно если с ореховой глазурью. Я привозила ей какие-то браслеты-фенечки, она встречала меня с двумя шариками. Я уезжала и неизменно плакала. Я так хотела обратно. Я так хотела не уезжать. 
Письма, кажется, стали приходить реже к классу восьмому, потом появился интернет и бумажки вообще стерлись из памяти.  Как и само общение. Почему-то. Неужели письма были некоторыми посредниками между человеческими отношениями? Они исчезли- и исчез человек. 
Я боюсь терять людей. Не отныне и навсегда, а просто боюсь. 
И я очень люблю писать письма. Писать и не отправлять. Ни одно. 

Волшебство – это..

— что-то, что ты нашел, отодвинув мебель, которую не двигал несколько лет (дневник, письма, фото).
— дворники на стекле машины, везущей вас в дождь.
— цветы, купленные тобой на последние деньги.
— дружелюбное электричество, когда я держу тебя за руку.
— силуэт в окне. сколько тайны в нем.
— теплое одеяло с утра. и не нужно никуда спешить.
— зонты. никогда ими не пользовался.
— песня. на стенке вконтакте. подумать только, где-то далеко человек дарит тебе песню. спасибо, дружище.
— витрина, у которой ты остановился почему-то.
— уютная теплая машина холодным летним вечером.
— сигарета. ты думал, что сигареты в твоей пачке кончились, и уже думал выбросить пачку, но оказывается в ней скрылась еще одна.
— слова, наконец выпущенные тобой наружу (они вырываются, как дикие гуси из загона).
— пустой двор первого января.
— сны, рассказанные тобой с утра..
— саксофонисты на углу утра.
— огромная кружка чая в октябре.
— последний взгляд на вокзал города, из которого уезжаешь.
— ты.
— первый глоток кофе с утра.
— теплый плед. и никаких комментариев.
— выбор картины в галерее. выбор подарка тебе на рождество.
— мгновения, которые ты не сфотографировал. мгновения, которые никто не сфотографировал.
— то ощущение, когда ты почти взял ее за руку. еще не взял, а уже почувствовал.
— надежда, когда заходишь в уютный бар.
— долгие объятия на автобусной остановке.
— твоя одежда, лежащая у моей кровати. (Е.С.)

Когда мне очень грустно, я всегда перечитываю А.Г. Почему-то только она помогает мне и смеяться и плакать, и влюбляться в героев заново и совсем не надоедать своими оборотами и прочим. После, я смотрю фильм, и он так же как и пять лет  назад вызывает у меня бурю негодования, но при этом после, я не могу ничего смотреть еще некотрое время. Мне хочется обсудить с тобой какие-то особо вопиющие моменты, главного героя, бабушку, которая чересчур прекрасна,  да и мне в последнее время много чего хочется с тобой обсудить. 

Странно, когда ты что-то перечитываешь/пересматривешь другими глазами. Тогда, пять лет назад ты на них и внимания то не обращала, придераясь лишь к сюжету и, помня только конечный абзац- говорила что читала/смотрела. А детали куда важнее конечного абзаца, или двух-трех минут до финальных титров, только куда там тебе это понимать, семнадцатилетней балде. Не то, чтобы я стала смыслить сейчас в жизни куда больше, но детали теперь навсегда в моей памяти. Детали- это запахи; это вдруг возникшая пауза когда очень хорошо; это не уметь пускать камни по воде, но отчаянно пытаться; это видеть странные картинки в облаках; это большая куча всего того, что не перечислить. Всего, что вызывает только улыбку. Детали куда важнее слов, которые говорятся. Которые пишутся. Куда важнее всего несказанного, по глупости, и расплаканного, по выдуманной обиде.

между старых обшарпанных серых  домов мы смогли обрести безмятежность. (Т.В.)

Папка на моем ноутбуке со странным названием «Чтобы помнила», каждый раз так и тянет меня пересмотреть фотографии в ней, переулыбаться по новой и почему-то очень перегрустить. Тоже по-новой. Каждый раз. 
Помоги мне понять, что мечты не могут быть помощью. Ни мечты о прошлом, ни мечты о будущем. (с) 

я давно не пишу тебе письма, М. 

не оттого, что устал обнимать словом: 

чувства просты, но не сказать ничем 

самого в них простого. (Т.К.)

-Я буду скучать по тебе..
-Как тебе не стыдно! Разве можно говорить такие глупости! Если мы зависим от таких условностей,  как пространство и время, значит, мы сами разрушим нас в тот миг, когда сумеем преодолеть пространство и время! Но преодолевая пространство, единственное, что мы покидаем,- это Здесь. А преодолевая время, мы покидаем только Сейчас. Неужели ты думаешь, что мы не сможем повидаться один-два раза в промежутке между тем, что называется Здесь и Сейчас? (Р.Б)

Я всегда думала, что не умею писать о счастье. О том, что хорошо. Я была уверена, что не способна подчеркнуть что-то такое, что словами и не проговоришь, теряет свое очарование; что-то более драматичное и глубое внутри; что-то с более иными мыслями и цветами. Мне всегда казалось я умею писать лишь о том, что кажется безумно серым,  каким-то уныло-приторно меланхоличным. Всегда казалось, что я никогда не перестану писать с маленькой буквы любые предложения, и не научусь никогда ставить дефисов между «когда» и «нибудь». И вечно двойное «не не»  не обретет положительного значения в моем предложении. А еще я никогда не научусь склонять слова, и с большй проблемой свое имя- отчество. Научилась. Все это оказалось не так сложно, как я думала. Со словами все вышло куда  проблемнее. В те моменты я очень полагалась на умение читать сквозь слова, видеть через строчки, и уметь уловить, пусть и за кажущимися все теми же меланхоличными, грустными текстами- мою улыбку, когда я писала это. Уловить, что там чуть глубже, там чуть драматичнее, там я… Конечно контекст был не для всех. Конечно был персональным этот контекст. 
Я всегда думала, что на песнях Земфиры у меня будет что-то обрываться внутри, но тут  это my life is brilliant, my life is pure  и где бы я ни была, заслышав ее, я внутри, там, где глубоко. Я улыбаюсь. Всегда. 

На моих разбито-расписных коленках столько историй, утопающих в ссадинах, отдающих какой-то очень детской повестью, там где мне лет шесть. А сейчас у меня коленки в разукрашенных синяках, уж очень смахивающих на нелепую рассеянность. А сейчас у меня столько междометий, заменяющих собой все причастные оборота мира. И столько ирисок в карманах, сколько и не снилось мне, шестилетке в джинсовом комбинезоне, бросающей в море камни, путающей ручей с морем, не думающей о том, где оно.
А сейчас у меня море на картинках и на фотографиях, в памяти, внутренно, запахами в рюкзаке и  найденными картами. Руками, сплетениями ремешков на сандалях, босыми ногами, песком, который везде, солнцем и безумным закатом, рассветом, который никогда не успеваешь застать, и… и...
И цветами. Внутри и снаружи.  

Очутиться в городе, в доме с девятью этажами, в однокомнатной квартире на третьем этаже, где из балкона открывается вид на тридцатиметровые то ли тополя, то ли осины, я не сильна в деревьях. Ночью, их ветки образуют просто невероятные картины теней на стенках комнаты со старыми обоями.