Я бы любил тебя, если бы мог тебя найти. Но где ты? Если содрать с тебя твой эксгибиционизм, забрать твоё мастерство, снять как снимают шелуху с луковиц, слой за слоем притворство, неискренность, избитые цитаты из старых ролей и обрывки поддельных чувств, доберешься ли наконец до твоей души? (Моэм)

неимоверно.

Заметлся пожар голубой,
Позабылись родимые дали.
В первый раз я запел про любовь,
В первый раз отрекаюсь скандалить.

Был я весь — как запущенный сад,
Был на женщин и зелие падкий.
Разонравилось пить и плясать
И терять свою жизнь без оглядки.

Мне бы только смотреть на тебя,
Видеть глаз злато-карий омут,
И чтоб, прошлое не любя,
Ты уйти не смогла к другому.

Поступь нежная, легкий стан,
Если б знала ты сердцем упорным,
Как умеет любить хулиган,
Как умеет он быть покорным.

Я б навеки забыл кабаки
И стихи бы писать забросил.
Только б тонко касаться руки
И волос твоих цветом в осень.

Я б навеки пошел за тобой
Хоть в свои, хоть в чужие дали...
В первый раз я запел про любовь,
В первый раз отрекаюсь скандалить.

1923

В первый раз отрекаюсь скандилить..

безмерно.

Господи, я прошу не о чудесах и не о миражах, а о силе каждого дня. Научи меня искусству маленьких шагов. (Антуан де Сент-Экзюпери)

В норме будничные пробки у меня под домом. Объездные дороги и самые нелепые тайм-фильмы. Книги, закрытые-открытые. Холодные руки, в закутанные выходные. Моя фантазия работает на опережение, в простых предложениях разъяснительно сложные элементы. Составляющие меня молекулы. Я скучаю. Не метафорично и крайне красиво, а совсем до последней степени скатившись. По тебе скучаю. Грани и слова выразительные, безлично существующие в комнате вырезки из журналов и газет, листовки и прочее. С каждым разом меня все меньше. В этой комнате, где все годы было так спокойно, сейчас меня все меньше. У холодных ветров дурацкие порывы. А мне хочется зачитать все то, что написано почерком. В толстой тетрадке, строчки исписаны буквами корявыми. 
Знаешь. Знаешь. Ведь знаешь.

Научи меня искусству маленьких шагов.  

У меня рефреном звучат одни только слова. Но они рефреном. Можно ли понять между?
В беспокойном потоке чужих имен, я всегда улавливаю что-то общее с. Я почему-то очень грустная сегодня, тревожная сегодня, не я сегодня. Мне хочется, и в тоже время я запиваю это «хочется» какао, а потом ложусь под одеяло, и закручиваю все в клубочки, где каждая третья нитка рвется, стоит потянуть за соседнюю.
Вереницей птицы осенние. Вино по воскресеньям. И фильмы оставлять на усмотрение. 
 

не важно что ты мое имя

боялась сказать будто вето

не важно что падая навзничь 

ловил тебя. плавились кеды

не важно не важно не важно:

мы обреченно-детальны

а знаешь что важно? я в марте 

сорвусь. обещаю. 

встречай меня.(с)

Признаться, я бы хотела, чтобы ты мне врал… Ведь обычно врут ради того, что больше всего на свете бояться потерять. (О.П.)

Все красивые слова иногда так неуместны. Никуда от ветра осеннего не деться. Никуда не убежать от дурацких разговоров, и покупок подарков, людям, которым не очень и хочешь дарить их. Телеграммы, в которых все символы как азбука Морзе, неизвестные и бессильные. Такие плачевные. Такие по-своему красивые. Волны сильные. Приливами и отливами бьют ноги по щиколотку. 
Я хотела бы делать то, что хочу. Более чем. А в итоге я снова молчу, и отчего-то этим сентябрем очень много кричу. Во сне. И во мне так много всего, слов, каких-то объятий невидимых, и самых нелепых смс. 

с каждой секундой
ты желаннее и нужнее.
среди улиц ищу тебя
взглядом рассеянным.

прости, 
но я до сих пор не умею
говорить о тебе 
в прошлом времени. (с) 

Добрая масса людей жила-была, машины, гром нараскате, неумение писать окончания наречий правильно, сослагательно, твердят наушники, что люди невнимательны, а радио кричит о беспокойной пятнице. Привычкой вкус вина отдается, в горле слова мнутся, спицей колются, специально написанное непонятное чувство ломится, через рамки и детекторы, к вечеру, ни малейшего понимания действительности, хорошо там, где мы, вопреки. Предложения не принимаются, близко к сердцу печати ставятся, зацепляются за ненастное «до свидания», и до вечера остаются неясными. Выпущенные на волю страсти, только в рамках печатных страниц, запятые имеют свои границы. Доброй массе людей наплевать, кто и где. Доброй массе людей. 
Хорошо там, где мы. Вопреки.  

Гениальное.

Дым табачный воздух выел.
Комната -
глава в крученыховском аде.
Вспомни -
за этим окном
впервые
руки твои, исступленный, гладил.
Сегодня сидишь вот,
сердце в железе.
День еще -
выгонишь,
можешь быть, изругав.
В мутной передней долго не влезет
сломанная дрожью рука в рукав.
Выбегу,
тело в улицу брошу я.
Дикий,
обезумлюсь,
отчаяньем иссечась.
Не надо этого,
дорогая,
хорошая,
дай простимся сейчас.
Все равно
любовь моя -
тяжкая гиря ведь -
висит на тебе,
куда ни бежала б.
Дай в последнем крике выреветь
горечь обиженных жалоб.
Если быка трудом уморят -
он уйдет,
разляжется в холодных водах.
Кроме любви твоей,
мне
нету моря,
а у любви твоей и плачем не вымолишь отдых.
Захочет покоя уставший слон -
царственный ляжет в опожаренном песке.
Кроме любви твоей,
мне
нету солнца,
а я и не знаю, где ты и с кем.
Если б так поэта измучила,
он
любимую на деньги б и славу выменял,
а мне
ни один не радостен звон,
кроме звона твоего любимого имени.
И в пролет не брошусь,
и не выпью яда,
и курок не смогу над виском нажать.
Надо мною,
кроме твоего взгляда,
не властно лезвие ни одного ножа.
Завтра забудешь,
что тебя короновал,
что душу цветущую любовью выжег,
и суетных дней взметенный карнавал
растреплет страницы моих книжек...
Слов моих сухие листья ли
заставят остановиться,
жадно дыша?

Дай хоть
последней нежностью выстелить
твой уходящий шаг.

Между стихами строчки тянутся. Буквы путаются в онемении. У меня руки холодные, я их под одеяло прячу. За окном плюс двадцать, и дождь моросит предательский. 
Будто на фотопленке проявленные вырванные места. Туда вернуться, там остаться. 
Мне тебя не хватает так сильно.
Самые выжженные, самые верные запястья.