асфальт явно любит мои туфли.

особенно, когда я опаздываю.

асфальту в это время обязательно нужно, чтобы я двигалась именно по той его стороне, где куча ямок, трещинок и отметин.

асфальт несомненно любит мои туфли

Сколько бы лет мне не было-я всегда буду возвращаться к одному и тому же. Далекий 2009 год. Gven Stefani- 4 in the morning. Я всегда провожала людей под эту песню. Не странно, что именно сейчас я ее слушаю и пускаю слезу? Я провожаю очередного человека, очередную мечту, кажется, теперь навсегда. Все повторяется, я повторюсь. Очередной механизм сломан, новый еще не запущен. Я так долго до тебя карабкалась, хваталась за каждую ниточку, но всегда срывалась. Навсегда срывалась. 

Скоро ты станешь очередной глупой шуткой, над которой я посмеюсь чрезе пару лет.

Прощай, кумир моего детства.

сегодня поймала себя на мысли, что я так давно не спрашивала у родителей простой вопрос «можно?»

можно мне погулять еще час? можно мне не пойти в универ? можно мне поехать в чужой город?

большая?

и почему, мне именно сегодня, когда я возвращалсь с учебы и когда, маленький мальчик выпрашивал у мамы еще час, чтобы погулять-мне захотелось тоже что-то попросить.

я подумала, что завтра специально где-то часов в девять, гуляя, позвоню маме и спрошу.

«Мам, а можно еще часок погулять?».

снова становлюсь маленькой.

снова не верю глупостям.

снова жду.

как дура, как идиотка, как наивная девочка...

но жду… а уже 23-00, а тебя все нет.

На каком языке он думает? Мучительнейший транслит?

Почему ты его не слышишь, на линии скрип и скрежет,

Почему даже он тебя уже здесь не держит,

А только злит?

Почему он не вызовет лифт к тебе на этаж,

не взъерошит ладонью челку

и не захочет остаться впредь?

Почему не откупит тебя у страха,

не внесет за тебя задаток?

Почему не спросит:

 — Тебе всегда так

сильно

хочется

 умереть?

(Полозкова)

у меня ощущение, что сегодня мне стало легче дышать

и будто бы три Лонг Айленда вовсе не обостряли это чувство.

просто… я не знаю, как всем вам это все объяснить

мне кажется, вы не поймете

но я благодарна за сегодняшний вечер только одному человеку.

ей.

Карпушкиной Анне, за то, что мы сидели, и не думали о времени, и просто говорили по душам.

Это ведь так важно.

и так просто.

стало вдруг

Сейчас двадцать часов сорок четыре минуты.Сейчас я сажусь за стол, беру карандаш, и пишу то, чего от меня не ждут. А если ждут-ты им когда-нибудь передашь. 

Я этого не писала. Ты этого не читал.

Когда-нибудь он выходит ее встречать.Он надевает куртку, лохматит волосы и не успевает выпить зеленый чай. На улице он вежливо объясняет, как добраться до зоопарка. Он показывает дорогу маленькому мальчику, и даже улыбается. Он отражается в мелких, ржавых лужах, в тонированных стеклах дорогих машин.  Он впитывает в себя холодный воздух несезонного апреля, все гигабайты музыки, которая слышна на улице, запах слоеных пирожков из соседней кондитерской.Он думает, что любимые все похожи на капельки росы. На легкий ветерок, которым дуешь. когда обжигаешься. 

Она его обнимает. Она прижимается к нему всем телом и дрожит в его руках. Она закутывается в его руки, в него самого, нервно поглощая атомы его сигарет и улавливая нотки его туалетной воды. Она думает, что влюбленные все похожи. Она улыбается этому.

Когда-нибудь, например, через пару дней, она сидит в автобусе, как живая. Как будто бы не она себя четвертова, роняла, кидала, ненавидела, убивала. Она слышит песню по радио. Ей хочется встать и закричать. В ее глаза холодные слезы. Она дрожит. Кое-как проходит к выходу, и совсем не живет, не чувствует, не ощущает. 

На улице она ревет. Она хватает жадно московский смог и девятнадцатилетнее лицо холодеет, чувствуя новый приступ слез. 

Как-будто бы весь мир старался к ней продолбиться. А этот придурок -смог.

Она стоит. И лицо у нее все заплаканое и будто следы от его пощечин, отметин, уходов. В любви всегда есть тот, кто попал под поезд. И тот, кто забрызган грязью из-под колес.

Когда-нибудь мы сидим с тобой впятером. И ты удивленно спрашиваешь, кто эти люди?

Вот эти три парня, которые просто сидят, молчат, опускают глаза и  вроде им очень неловко.

И я отвечаю: «Это все те, кто любит или любил неласковую меня». И я говорю: «Вот этот отдал мне пол-года, а этот вот год, а этот платил мне песнями и стихами, которые у меня до сих пор внутри как спица оголенная сидят. Полсотни месяцев, сотни живых страниц, красивые зарницы за окнами, бессоные и счастливые глазные движения- которые я тогда у них одолжила и отняла. И вот сейчас, видимо, все вернулось ко мне. 

Я их не любила. Жалела. Пыталась найти тебя, вон в том голубоглазом блондине. И в том на тебя похожем брюнете. 

Время, наверное- девять с хвостом. острым карандашом этот текст написан о том, что все будет хорошо.

И острием грифеля подвидена черта.

Я этого не писала.

Ты этого не читал. 

Бетонная жизнь становится сразу хрупкой,

Расходится рябью, трескается скорлупкой,

Когда полежишь, зажмурившись, с этой трубкой,

Послушаешь, как он дышит и как он врет –

Казалось бы, столько лет, а точны прицелы.

Скажите спасибо, что остаетесь целы.

(Полозкова)